Послесловие

Выпускники Школы культурной журналистики Фонда Михаила Прохорова рассказали о своих впечатлениях о поездке в Берлин и Дрезден, организованной при поддержке Фонда Фридриха Науманна и Фонда Михаила Прохорова. #фондмихаилапрохорова #школакультурнойжурналистики #фондфридриханауманна

Николай Вокуев, Сыктывкар: Собираясь в Германию, я прихватил с собой две книжки – «Улицу с односторонним движением» Вальтера Беньямина и «Берлин и его окрестности» Йозефа Рота, того самого, чьи портреты и цитаты мы спустя несколько дней разглядывали в уютном берлинском кафе. Чтение язвительных миниатюр о «господах и дамах с Курфюрстендамм», написанных столетие назад, породило неожиданный «стереоэффект»: как будто на виды фешенебельного бульвара, где нас поселили, кто-то наложил документальную хронику времен Веймарской республики. Ощущение «дополненной реальности», знакомое провинциалам, редко выбирающимся в метрополии и не привыкшим к плотным напластованиям культурной и исторической памяти. Беньямина и Рота, к слову, я не дочитал – было некогда, да и в «стереоэффектах» не было недостатка.

Вот Манфред Заппер, главред старейшего немецкого интеллектуального журнала, рассказывает, что Osteuropa был основан в середине 1920-х, когда Германия и СССР находились в мировой изоляции. Для меня это, помимо прочего, годы бурных экспериментов в кинематографе двух стран, немецкого экспрессионизма и советского монтажа.

Кристина Александров, Владивосток: Wo steht die russische Musik heute? — «Где сегодня русская музыка?» Этот внезапный вопрос на плакате встречает нас в квартире-редакции журнала Osteuropa. За окном на усиливающемся ветру дергается немецкий триколор; мы прилетели пару часов назад, каждый по-разному прочувствовал турбулентность, джетлаг и подступающий голод, и я ещё не уверена, что мы в Германии. Нас принимает Манфред Заппер, главный редактор. Он говорит по-русски отрывисто и громко, торопливо снимает с полок важные выпуски Osteuropa: о Варламе Шаламове и Андрее Платонове, о еврействе в Европе и жизни на постсоветском пространстве Кавказа. Мы говорим о судьбе толстых журналов, об экспертности и о том, почему через десять и двадцать лет ни один текст в Osteuropa не потеряет актуальности.

Николай Вокуев, Сыктывкар: Насыщенная программа стажировки тоже напоминает палимпсест. К вечеру с удивлением ловишь себя на мысли, что уже с трудом припоминаешь встречу, которой открывался день. Иногда, впрочем, события телескопически складываются друг в друга. Последний день, начавшийся с посещения Еврейского музея и разговоров о правом популизме и продолжившийся визитом в Бундестаг, заканчивается спектаклем, где вспоминают Холокост и избирают обезьяну в немецкий парламент («Отчет для Академии» в Театре Максима Горького).

Анастасия Зольникова, Красноярск: Культурный проект — это всегда в том числе и установление связей. И сквозная тема, которая так или иначе, на встречах и в беседах звучала каждый день — культурное взаимодействие России и Германии, обоюдное внимание и взаимопонимание. Большая история взаимоотношений стран и частные истории в культуре становятся материалом для исследования, осмысления и совместной деятельности. Мы встречались с людьми, которые проводят большую и кропотливую работу по выстраиванию связей между Россией и Германией. Биргит Лергенс в «Дойчес Театр» рассказала, как команда работала над театральным проектом «Декамерон». У спектакля и так масштабная логистика (он сразу рассчитан на две страны), но она к тому же осложнена тем, что режиссёр Кирилл Серебренников ограничен в передвижениях. Редактор журнала «Восточная Европа» Манфред Саппер уже 18 лет снова и снова ищет авторов, которые смогут компетентно рассказать о происходящем в 29 странах, включая Россию — о регионах, персоналиях, отдельных направлениях (например, о вопросах экономики или права). Проект «Декодер», который представила редактор Полина Аронсон, рассказывает по-русски о современной Германии и по-немецки о современной России, отбирая, переводя и публикуя на сайте актуальные журналистские материалы. Руководители Саксонской земельной библиотеки рассказали, как преодолевают расстояния с помощью оцифровки и публикации архивов и как налаживают совместную работу с российскими библиотеками.  Тему установления связей в каком-то смысле подытожила встреча с культурологом Натальей Конрадовой, где Наталья рассказала о своём опыте работы с локальными историями. Установление связей между людьми, преодоление барьеров — языкового, разницы установок и мышления, территориальных, финансовых, любых других ограничений — универсальное свойство культурных проектов и в большом Берлинском театре, и в крохотном музее маленького сибирского городка.

Александр Рябин, Екатеринбург: Люди в Берлине живут тесно с прошлым, с былым, с историей. Прошлое их тесно связано с военными и религиозными понятиями, то есть понятиями о духе и теле, о повседневности, в основе которой два сильных чувства, которые можно увидеть в Военно-историческом музее в Дрездене: Love и Hate. Люди немецкой культуры живут близ этих сильных чувств. Через эти чувства все мы обращаемся к двусмысленности жизни и непосредственно, и, вдруг, сопоставив былую повседневность с настоящей. Они схвачены в архитектуре и городской скульптуре, где протестантские, католические, советские, национал-социалистические, космополитические и прочие формы пластического выражения движения духа (истории), в формах и «содержаниях» сожительствуют друг с другом. Эти формы, вокруг которых течёт общественная жизнь столицы Германии всюду открыты, они предложены к свободному посещению, так, будто город это не улицы с чем попало, а дом, внутри которого порядок, за которым каждый должен следить – следить не из подозрения к ближнему, а из заботы о том, чтобы что попало не случилось. Берлин показывает себя как место, где можно говорить, выговариваться, где культура может быть и поддержана, и оспорена. Эта основа – понятие о жизни, в которой культура не только развлекает или отвлекает, но и воспитывает. Всякий в этом городе оказывается в двусмысленном положении, где доброта и открытость происходят на фоне следов катастрофы самой ужасающей войной, вызванной на мировую сцену из Германии.

Ксения Аитова, Самара: Может быть, странно звучит от театрального критика, но больше всего в Берлине меня поразили две вещи: работа с исторической памятью и уровень музейной культуры...Что касается исторической памяти, то удивительно, насколько смело и досконально она проработана здесь. Как прочно закреплена в городском пространстве - музеями, мемориалами, булыжниками, памятниками, списками, кусками стены... Наконец-то я попала в страну с не менее сложным историческим прошлым, чем наше, и при этом дотошно проработанным прошлым.

Кристина Александров, Владивосток: Шпион в каждом доме, шпион в каждой семье — через несколько дней в музее-тюрьме Штази мы бродим по интерактивной экспозиции, где мы как бы завернуты в карту Берлина. Она у нас под ногами и продолжается с пола на стены. В руках у нас планшеты, с помощью которых можно исследовать карту, в приложении дополненной реальности загораются точки-маркеры, которые обозначают важные адреса. Здесь жил человек, а здесь жил сосед, который за ним шпионил. Вот молодая женщина пришла на работу к другу, не зная, что он, то ли из беспокойства за неё, то ли «на всякий случай» донёс на неё в полицию, и здесь её арестуют. Из-за небольшого размера экспозиции расстояние между точками составляет два-три шага, часто мы возвращаемся на соседнюю улицу, то есть в основном топчемся вокруг своей оси, пока не закружится голова. Просторный город сводится к тесному пространству, где сложно дышать и невозможно рассчитывать на близость. Очевидно, что политический климат, основанный на недоверии, приводит к исчезновению доверия как человеческой ценности, но об этом легко забыть.

Анастасия Зольникова, Красноярск: Бросается в глаза, насколько иначе в Германии работают с исторической памятью. Здесь тоже затягиваются раны — иначе не может быть, город и общество живые — но шрамы не замазывают, а преображают и демонстрируют.

Военно-исторический музей Дрездена: здание было построено как арсенал, но первая военная выставка открылась там ещё в 19 веке. Вплоть до 1990-х это был музей военной мощи — сначала одной Германии, потом другой, затем третьей. А потом он стал «музеем войны», а по сути — антивоенным музеем. В небольшой экспозиции военной игрушки кукольный домик маленькой англичанки времён II Мировой Войны, щепочками крест-накрест заклеены окошки: девочка знает, что нужно делать, если рядом бывают взрывы. В соседней витрине американская игрушка того же периода, маленькая игра на ловкость, называется «Попади бомбой в Хиросиму». Но даже когда идеологически музей развернулся на 180 градусов, здесь по-прежнему осталось место парадным портретам военачальников конца 19 века.

Вокруг бывшей Берлинской стены выстроена целая инфраструктура сохранения памяти о ней — музей, стрит-арт, памятник церкви, памятные куски стены, на станции метро экспозиция о работе метро в разделённом городе.

Музей-бункер сохраняет физическую память обо всех своих ипостасях — убежище времён вермахта, военной тюрьме, складе текстиля и фруктов, отвязном ночном клубе.

В здании Рейхстага после всех ремонтов частично сохранили и подновляют надписи, оставленные на стенах советскими солдатами.

Бывшая тюрьма ГДР стала музеем, экскурсию проводит волонтёр, человек, который когда-то в этой тюрьме сидел (— Почему вы это делаете? — Мне кажется важным, чтобы об этом помнили). Способы сохранения памяти везде разные, но важность этого безусловна.

Надежда Котова, Красноярск: У нас была замечательная команда из выпускников ШКЖ из разных городов, а также наших кураторов – Дины Годер, Ирины Вершининой и Ольгой Синицыной, в группе всегда можно было обсудить любой животрепещущий вопрос или поделиться впечатлениями об увиденном.

Олеся Ахмеджанова, Челябинск: Вся эта затея — поездка в современный и разнородный Берлин — одно большое приключение. Наполненная (и даже слегка пере-) событиями неделя оставила стойкое ощущение, что мы жили в этом городе как минимум месяц. А значит, ещё долго будем переваривать все увиденное и вытаскивать на свет важные выводы.

Выдержки публикуются с любезного согласия авторов.